Мсье Рено, вы похожи на своих героев?

Вы хотите спросить, одиночка ли я? Трудно сказать – моя профессия предполагает общительность. Но друзей у меня действительно мало, всего четверо, и всех этих ребят я знаю еще с начала шестидесятых. Все мы из Касабланки, такая “команда мечты”. Сейчас один из нас в Нью-Йорке, другой в Италии, двое еще где-то, а я в Париже. Но мы – как звенья одной цепи.

Ваши герои, как правило, немногословны. Так же, впрочем, как и вы.

Я играю сильных персонажей, а чем сильнее человек, тем меньше ему нужно слов. И тем больше у него скелетов в шкафу – это интригует. Вы знаете, я пару раз общался с ребятами из секретных служб – это впечатляет. Даже если они молчат, они молчат со значением. А если произносят хоть слово, то оно стоит целого монолога.
Вы общались с ними или они общались с вами?

Это были просто знакомые, все в порядке (смеется).

Вы обсуждаете политику?

Французскую? Все ее обсуждают. Слишком много глупых законов, правительство контролирует все. Но давайте не будем о политике – я все же актер. Гораздо больше меня интересуют сценарии, мечты, люди, идеи.

Хорошо. По какому принципу вы выбираете роли?

Читаю сценарий, узнаю, кто режиссер, кто еще будет сниматься. Важно все – даже атмосфера на съемочной площадке. В конце концов, нам вместе предстоит прожить как минимум три месяца, и должны возникнуть какие-то чувства друг к другу.

Для вас важно, европейский это проект или голливудский? Чему отдаете предпочтение?

Так уж сложилось, что язык сегодняшнего кинематографа – английский, и чтобы карьера актера состоялась, он должен свободно говорить на нем. Надеюсь, что когда-нибудь ситуация переменится, и французский, немецкий или португальский языки будут иметь то же значение. Но даже сейчас Голливуд для меня не приоритет. Главное – сценарий и команда.

Зачем, в таком случае, вы согласились на роль в “Годзилле”?

“Годзилла”… Так и знал, что вы о ней спросите. Не самый лучший мой фильм, это верно. Кинематограф родился из греческого театра, а в “Годзилле” главную роль играли спецэффекты. Но тоже, кстати, хороший опыт – пришлось работать со своим воображением. Глядя на стену, я должен был представлять гигантского ящера. Зато сейчас я могу себе вообразить все что угодно, скажем, домик в Сен-Тропе. Каждый актер должен быть немного шизофреником, верно (смеется)?

В чем разница между работой во Франции и в Голливуде?

В Голливуде слишком много пафоса. Там каждый актер ощущает себя звездой мирового масштаба – ты к нему подходишь, а он так важно говорит: “Вы будете работать со МНОЙ” (смеется).

Вы видели голливудский ремейк фильма “Никита”, в котором вашу роль играет Харви Кейтель?

Нет, не видел. Но Харви – фантастический актер, я преклоняю перед ним колени. А почему вы спрашиваете? Хотите, чтобы я сравнил его игру и свою? Эти игры не для меня – забудьте.

А фильм “Леон”… Вы бы согласились сняться в его приквеле?

Нет, финита. Мой первый принцип – никогда не возвращайся в прошлое, даже если оно было счастливым. Это как игра в теннис. Если ты выиграл матч, ты уже – хочешь не хочешь – должен переходить на следующую ступень. Четвертьфинал, полуфинал… Если ты выйдешь из игры со словами “Я лучший”, останешься жить приятными воспоминаниями – грош тебе цена.

Правда ли то, что вы отказались от роли агента Смита в “Матрице”?

Да, но мне пришлось бы улететь в Сидней на семь месяцев, а это слишком долгий срок.

Вы живете на три дома?

Да, в Лос-Анджелесе, Париже и Провансе. Я как мост между Америкой и Европой, чем, кстати, горжусь.

И как вам Лос-Анджелес?

Идеальное место для работы, а вот жить там невозможно. Максимум, на сколько меня хватило, – это полгода, и то было очень тяжело. Кино – это моя работа, а не моя жизнь – а в Лос-Анджелесе все именно живут кино и говорят только о нем. Плюс этот голливудский гламур – бесконечные вечеринки, все такое прочее… Каждый более или менее известный актер обитает в золотом замке, окруженный сотней ассистентов, парикмахеров, адвокатов, – все это несколько пугает и совсем не по мне. И да, черт, там везде запрещено курить! Я считаю своим настоящим домом юг Франции, там у меня свой оливковый сад, я сам делаю масло, и там никому в голову не придет говорить о киноновинках и кассовых сборах. Там можно сосредоточиться на том, что действительно любишь: музыка, театр, живопись. Вы знаете мое хобби? Я пишу мюзиклы.

О чем они?

О любви, конечно.

Все французы любят поговорить о любви. У вас же еще слава сердцееда.

Моя главная любовь – это мои дети. У меня их четверо, от восьми и до двадцати восьми лет. Что касается женщин – вы знаете, я уже дважды был женат. Это идиотская ситуация. Ненавижу разводы. Тем не менее, у меня хорошие отношения со всеми своими “бывшими”.

Хорошо, расскажите тогда о своем настоящем. Что вы сейчас любите?

Граппу. Бокал хорошего вина. Море. Путешествия на яхте. Музыку семидесятых и кантри – особенно Гарта Брукса. Люблю готовить – к примеру, мне удаются супы. Приезжайте как-нибудь ко мне в Прованс и попробуйте мой картофельный суп – уверяю вас, вы маму родную за него продадите.

Обязательно воспользуюсь приглашением. Но вы совсем ничего не сказали насчет кино. Человек, который родился в Касабланке, просто обязан любить старые черно-белые картины!

Я действительно немного старомоден в своих предпочтениях. Это, кстати, не относится к “Касабланке” – хороший фильм, но я посмотрел его уже в зрелом возрасте и могу сказать, что это совсем не мое кино. Зато я очень люблю Жана Габена. И старину Хэмфри – он неповторим (имеется в виду Хэмфри Богарт. – Ред.) И Роми – любовь всей моей жизни (Роми Шнайдер. – Ред.). Еще фильм “Из любви к женщине” – он был первым, который я посмотрел в детстве (малоизвестная картина Жана Гремийона 1954 года. – Ред.). Но не считайте меня сухарем, застрявшим в прошлом, – я знаю, что такое компьютер, и даже пользуюсь Интернетом (смеется).

Играя в боевиках, вы сами выполняете трюки или пользуетесь услугами дублеров?

Стараюсь сам – если есть возможность. Мне кажется, что актер должен уметь все, это добавляет картине достоверности. Мой самый сильный опыт был на съемках фильма “Багровые реки” – горы, снег, холодный лед, неимоверно синее небо… И воздух просто пьянит. Мне пришлось карабкаться по скалам – ни с чем не сравнимое ощущение – чувствуешь себя царем мира. Еще я играл без дублеров в “Ронине” – просто попросил режиссера, и все.

В “Ронине-2” вы играли с Робертом Де Ниро, он же ваш хороший друг?

Да, мы познакомились случайно в ресторане Нью-Йорка. Он лучший актер из всех, которых я знаю. Если сравнить актерский ансамбль с оркестром, то Бобби – скрипка Страдивари.

Вот это комплимент! Тогда кто же вы?

Не знаю, не мне судить. Но вот если сравнивать мою скромную персону с кем-нибудь из представителей животного мира, то я, пожалуй, верблюд.

Это еще почему?

Неприхотлив, люблю солнце, могу долгое время обходиться без воды. К тому же у меня большие глаза и очень большой рот.

А вот кто-то из японских журналистов сравнил вас с французским багетом – крепкий снаружи и мягкий внутри.

Эти японцы – они просто меня очень любят после фильма “Васаби” (смеется).

У вас есть какой-нибудь жизненный принцип? Или, может, целая собственная философия?

Лучше смотреть мои фильмы, чем говорить о них. Лучше заниматься с женщиной любовью, чем говорить о своей любви. Я вообще, как видите, не большой любитель лишних слов.