Один из главных фаворитов «Оскара-2007» - фильм «Вавилон»: сразу 7 номинаций. Эта картина завершает трилогию режиссера Алехандро Гонсалеса Иньярриту, первые две части которой - «Сука-любовь» и «21 грамм» - тоже стали кинособытиями, были горячо встречены зрителями и критиками, собрали кучу призов и наград. Иньярриту вместе с друзьями-коллегами - Альфонсо Куароном и Гильермо дель Торо - называют «мексиканской волной», захлестнувшей американский кинематограф. Как живется мексиканцу в Голливуде, режиссер рассказал корреспонденту Newsweek Нелли Холмс накануне «оскаровской» церемонии.
Помню, после выхода на экраны фильма «Сука-любовь» все спрашивали, откуда взялся этот парень?

Так откуда вы взялись?

Я родился в Мехико, моя семья принадлежит к среднему классу. У меня есть брат и три сестры. Я самый младший, поэтому всегда был маменькиным сынком. Очень плохо учился. Был музыкантом, играл на улицах. На формирование моего мировоззрения повлияли два события: путешествие в Европу, когда мне было 16 лет; и то, что в 18 я устроился мыть полы в порту. Жил среди матросов. Скажу честно: это было очень страшно. Несколько раз пересекал Атлантический океан. Это моя школа жизни. Я стал режиссером, потому что у меня рассеянное внимание - мне нужен объект концентрации, иначе я начинаю паниковать. Вот можете поговорить об этом с моей женой (Алехандро показывает на красивую женщину, с которой он пришел на интервью и которая сейчас скромно сидит в сторонке). Так что я пришел с улицы и из музыки. Студентом я очень много читал, потом стал писать и «поселился» на съемочной площадке. Так на ней и продолжаю жить.

Каким был ваш путь в «Вавилон»? Как родилась идея фильма?

Я - мексиканец, живущий в Америке. Я - иммигрант, я изгой. Я приехал в Америку за 4 дня до 11 сентября. Этот трагический день сильно изменил страну и отношение американцев к иммиграции. Пренебрежение, с которым мне пришлось столкнуться, быстро вывело меня из благостного состояния и помогло все начать с нуля. С одной стороны, меня здесь очень поддержали, с другой - мне приходится проходить через массу унижений: каждые полгода я должен возобновлять свою визу и, пересекая американо-мексиканскую границу, сталкиваться с очень неприятными ситуациями, хотя я нахожусь в более привилегированном положении, чем остальные мои соотечественники. Таким образом я пришел к идее фильма «21 грамм», который стал предтечей «Вавилонa». В «Вавилонe» мне хотелось показать мир, где решение, принятое в Нью-Йорке, может изменить к лучшему или худшему жизнь семьи, живущей в 12 000 милях от Нью-Йорка. Поэкспериментировать с теорией хаоса - как бабочка, расправившая крылья в Токио, становится днем позже причиной урагана в Нью-Йорке. Я хотел снять фильм о том, что разъединяет людей, но когда впервые посмотрел полностью смонтированный фильм, я заплакал: понял, что снял фильм о том, что нас объединяет. И это стало для меня неожиданным и прекрасным откровением. Я увидел не японцев, марокканцев, мексиканцев или американцев. Я увидел людей, разделяющих одно чувство. Одну боль. Толстой сказал в «Анне Карениной», что все счастливые семьи одинаковы. Я с этим не согласен. Я считаю, что нас объединяет несчастье и боль. Слово empathy - «сочувствие» - происходит от слова pathos, что означает «смерть», «болезнь». И мы находимся на Земле, чтобы разделить эту боль. Так что в первую очередь «Вавилон» о сочувствии.
А вы можете дать короткие определения фильмам этой сложной трилогии?

«Сука-любовь» - фильм о страсти, «21 грамм» - о потерях, а «Вавилон» - о надежде и сопереживании.
Правда ли, что идея фильма «Сука-любовь» пришла к вам во время ваших кухонных посиделок с другим мексиканцем Голливуда, режиссером Гильермо дель Торо?

Именно так. Все началось со спора с моими друзьями - Альфонсо Куароном и Гильермо дель Торо. Гильермо очень хороший слушатель, он очень умный. Но иногда казалось, что мы никогда уже не найдем решение. Я высказывал Гильермо мои идеи, мои сомнения - и мы начинали это обсуждать. Иногда продуктивнее иметь разные точки зрения. Поэтому конец фильма получился такой неоднозначный. На все ушло три года напряженной работы - мне не хотелось никому показывать сценарий до тех пор, пока я не буду в нем абсолютно уверен: на съемочную площадку надо приходить, когда все отработано до деталей. Мои фильмы рассказывают об основных, примитивных если хотите, проблемах людей. О жизни. О неотвратимости потерь. Мы прощаемся с детством, с теплом матери, с друзьями, с невинностью, с работой, с родителями, с волосами (смеется) и с жизнью. Это касается любого из нас. Так же как страдания принца Датского могут быть отнесены к любому из нас. Поэтому, думаю, мои фильмы и понятны людям во всем мире.

Но форму изложения вы выбираете непростую – зачем понадобилось делать в «Вавилонe» такую сложную структуру: четыре места действия, постоянно сменяющие друг друга?

Сюжет очень сложен, в нем много персонажей, и если бы история была рассказана в хронологическом порядке, то получился бы бесконечный фильм. И мне кажется, что выбранная мною сломанная структура позволяет зрителям оставаться эмоционально вовлеченными. Позволяет показать разные точки зрения вместо одной. Я никогда не сужу своих персонажей, я оставляю это право зрителям. Мне кажется, что самый честный путь - показать вещи такими, какие они есть, попробовать сказать что-либо без слов, позволить аудитории быть соавтором и самой заполнить пробелы.

В «Вавилонe» вы рассказываете о различиях в культурах, в том числе о разном отношении к сексу в разных частях мира. Почему вы выбрали секс в качестве лакмусовой бумажки?

Меня поразили культурные различия, но не меньше поразили пересечения. Когда наша съемочная группа приехала в поселения на юге Сахары, я увидел, что жизнь мексиканского пастуха в пустыне Чиуауа не многим отличается от жизни пастуха-мусульманина в Марокко. Да, они исповедуют разные религии, но образ жизни, одиночество, отстраненность от мира одинаковы. Мы снимали сцены в настоящем доме марокканского пастуха. Мы ничего не строили. Использовали реальных людей, не актеров. Многие из них никогда в жизни не видели кинокамеры. У них нет телевизора, нет электричества. Я провел в Марокко 6 месяцев, изучая традиции этих людей. Они женятся и выходят замуж в 16–17 лет. Мальчишки не видят до женитьбы других девочек, кроме своих сестер. Они живут в маленьких комнатах без кровати, и там много что происходит. Им нечем занять свое время, и их тянет друг к другу. Что касается сексуальности глухонемой японской девушки Чейко. Когда тебя не могут затронуть слова, то твое тело становится оружием, приглашением к действию. Секс, само собой, очень важен в период полового созревания, но история с Чейко не только о сексе, а о человеческой притягательности. Ей непременно нужно прикосновение, потому что она лишена возможности быть тронутой словом.

А что мучает вас? Например, вам знакомы муки творчества?

Когда я прихожу домой со съемочной площадки, я всегда в депрессии: я должен был сделать то-то и то-то - и забыл, не успел, не смог. Я очень требователен к себе. Но к концу монтажного периода начинаю думать, что не так уж все плохо. Я всегда говорю, что съемки фильма подобны охоте на зверя. К примеру, вы решили поохотиться на слона или мамонта, и всё заранее распланировали. Но вы идете охотиться на диких животных, и условия охоты могут поменяться в любой момент. А монтаж - это камни, из которых надо построить здание и придать ему форму. Для меня самый болезненный процесс - поиск структуры будущего фильма. Сначала я все обсуждаю с Гильермо, потом - с семьей. У меня замечательная семья, которая во всем мне помогает (опять кивок в сторону жены).

Считаете ли вы себя голливудским режиссером?

В Мексике меня обвиняют в том, что я продал свою душу Голливуду. Если это продажность, то мне это нравится. В Голливуде я чувствую себя свободным и независимым. источник: www.runewsweek.ru